Я Мерлин Монро… Я ГЕРОИНЯ,
самоубийства и героина.
Кому горят мои георгины?
С кем телефоны заговорили?
Кто в костюмерной скрипит лосиной?
невыносимо,
Невыносимо, что не влюбиться,
Невыносимо без рощ осиновых,
Невыносимо самоубийство,
Но жить гораздо НЕВЫНОСИМЕЕ!
Продажи. Рожи. Шеф ржёт как мерин…
( Я помню Мерлин.
Её глядели автомобили.
На стометровом киноэкране…
В библейском небе,
меж звёзд обильных…
над степью с крохотными рекламами
дышала Мерлин, её любили…
Изнемогают, хотят машины.
Невыносимо),
невыносимо лицом в сиденьях, пропавших псиной!
Невыносимо, когда насильно,
а добровольно – невыносимей!
Невыносимо прожить, не думая,
невыносимее – углубиться...
Где наши планы?
Нас будто сдунули,
существование – самоубийство,
самоубийство–бороться с дрянью,
самоубийство мириться с ними,
невыносимо, когда бездарен,
когда талантлив – невыносимей,
мы убиваем себя карьерой,
деньгами, девками загорелыми,
ведь нам, актёрам,
жить не с потомками,
а режиссёры – одни подонки...
Мы наших милых в объятьях душим,
но отпечатываются подушки
на юных лицах, как след от шины,
невыносимо,
ах, мамы, мамы, зачем рожают?
Ведь знала мама – меня раздавят,
о кинозвёздное оледененье,
нам невозможно уединенье,
в метро,
в троллейбусе,
в магазине,
"Приветик, вот вы!"-глядят разини,
невыносимо, когда раздеты
на всех афишах, во всех газетах,
забыв,
что сердце есть посерёдке
в тебя завёртывают селёдку,
глаза измяты,
лицо разорвано
(как стыдно вспомнить
во «Франс-Обзёрвере»
свой снимок с мордой
самоуверенной,
на обороте у мёртвой Мерлин!).
Орёт продюсер, хот-дог уписывая:
«Вы просто дуся,
Ваш лоб – как бисерный!»
А Вам известно, чем пахнет бисер?!
Самоубийством!
Самоубийцы – мотоциклисты,
самоубийцы спешат упиться,
от вспышек блицев бледны министры
– самоубийцы,
самоубийцы…
Невыносимо горят на синем
твои прощальные апельсины…
Я баба слабая. Я ж разве слажу?
Уж лучше – сразу!